Неживенко Петр Николаевич

Я родился в Луганской области. До войны я учился и в каникулы обязательно работал в колхозе, зарабатывал трудодни. На эти трудодни давали нам все, чем богат был наш колхоз. А колхоз наш до войны был очень богат.

В 1933 году была страшенная засуха. На всей Украине, на Северном Кавказе, Ставропольский край, Краснодарский край, все Поволжье было абсолютно выжжено. Урожая не было и перебивались кто как. Но власти все делали для того, чтобы спасать народ.

Я учился, а в школе знали, что дома не у всех есть покушать и вот в школе был поставлен котел, в котором каждый день варили затируху. Насыпали растертую ржаную муку, закипело, – нас кормили. Еще в школе варили чечевицу, овес, горох, всякую всячину варили, чтобы нас хоть чуть-чуть поддерживать.

Когда наступила весна мы брали в руки ведерочко, и мы шли в поле с водичкой. Мы там выливали сусликов. Нальешь водички, суслик сразу выскочил, раз его прикончишь, сдерешь шкуру и тут же в это ведро одного, второго, третьего. И сварили такой суп, такое мясище, с костями их ели.

Кроме того, у нас был огород, сад, а рядом  с хатой речушка протекала. И мы из реки воду таскали, чтобы поливать, огород и сад, чтобы хоть что-то уродилось. Это очень здорово помогало. Капуста была своя, огурцы, помидоры…

А в 1934 году все встало на место.

А перед войной у нас такой был богатый колхоз. Председатель колхоза всем детям, кто летом трудился в колхозных бригадах, к осени заказывал в городе костюмчики, обувку, мы все шли 1 сентября в новых костюмчиках. А уж на трудодни давали все, что вырастили. Помню, как-то к дому подъехала подвода, развозили все, что причитается по трудодням. Яблоки, арбузы, мед. Отец говорит: «Зачем вы привезли? У меня все это есть». У нас до войны и своя пасека была, 15 ульев.

Вообще, наше село богатое было. Старший брат, он шахтером был, купил мне велосипед. Кроме того в селе два мотоцикла было. Первые трактора у нас появились в 1934 году, Фармазоны. Так мы за ними бегали, интересно было – как же человек управляет этим трактором. Спрашивали: «Дядя, расскажи». Он нам подробно про трактор рассказывал,  а бабки говорили: «Там сатана сидит». Потом наши появились – универсалы, на них работал один из моих братьев и брал меня прицепщиком. Я сам водил этот трактор, даже делал перетяжку. Вот так жили до войны. А потом началась война.

20 июня мы сдали последний экзамен, у нас в селе была семилетка, которую я окончил в 1939 году, а в семи километрах от села, на шахте №9, была десятилетка, в которой я учился в 1940-1941 годах, 8 и 9 класс. И вот, 20 июня сдали последний экзамен, а 22 с утра мы с ребятами пошли в избу-читальню при клубе, там можно было поиграть и в шашки, и в бильярд. Вытащили на улицу бильярдный стол и играем. И вдруг пацанишка подбегает: «Ребята, началась война». У меня в руках был кий, я на него замахнулся кием: «Да ты что!!!» «Сейчас позвонили с города, председатель сельсовета, чтобы собирал все село на площадь, там был установлен большой черный репродуктор, будет из Москвы передача». И, действительно, мы увидели, что на лошадях по всему селу бегают рассыльные, сообщают всем, чтобы сходились к 12 часам на площадь. Все взрослые и дети пришли. И рупор нам сообщил о том, что началась война. По радио выступал товарищ Молотов. «Вероломно в 4 часа утра фашистская Германия напала на Советский Союз. Нарушила все пакты и договора. Началась Великая Отечественная война. Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!!!»

У нас, пацанов, настроение вроде того, что: «Ура! И мы пойдем сражаться». А женщины, взрослые мужчины сразу поняли, что такое война. Мы то, сопляки, еще не вразумели, что такое война.

Пожилые женщины начали плакать, мужчины опустили головы. И тут председатель сельсовета объявил: «С такого то по такой год присутствующие здесь мужчины заходите в сельсовет, получите повестки». И на второй день войны мы уже провожали их в военкомат. Конечно, слезы, плач. У некоторых на руках остались маленькие дети…

А мы, пацаны, лелеяли такую мечту, что тоже должны пойти на фронт. Когда были в городе, заходили в военкомат, а нам там говорили: «Ребята, ваше время еще не пришло, а вот на окопы поедете. Сейчас формируется эшелон со всего района, и поедете на окопы под Днепр». В результате до 10 июля, был сформирован эшелон, и мы поехали на окопы. С собой нам приказано было взять лопату или кирку, провизии на 10 суток, запасное белье. В основном туда ехали молодежь, 9-е, 10-е классы, женщины, не подлежащие по состоянию здоровья мобилизации.

На станции Лозовой, под Харьковом, началась бомбежка. Наш эшелон тоже бомбили и обстреляли, хотя было видно, что в нем только женщины и дети. 28 человек из нашего эшелона погибло, в том числе  4 моих одноклассников. Мы воочию столкнулись с тем, что такое война, что такое фашизм, что он несет.

В днепропетровской области мы больше двух месяцев рыли окопы, противотанковые рвы, дзоты. Нами руководили саперы, а немцы нас бомбили, обстреливали, бросали листовки. «Советские дамочки, зачем вы роете ямочки, через ваши ямочки перейдут наши таночки!» Для военных бросали листовки, на обороте которых был пропуск, на проход в плен.

Когда началось отступление, нас отпустили домой. Туда мы на эшелоне ехали, а обратно нам сказали: «Добирайтесь, как хотите». И мы, кто как мог стали добираться, и с военными ехали и на товарном. В конце концов добрались домой, а там меня ждало новое комсомольское поручение – надо было угнать колхозное стадо, чтобы оно не досталось противнику. Гнать мы ее должны были в станицу Сиротино Сталинградской области, а это 300 с лишним километров. И мы погнали, а это же коровы, быки, они идут медленно, за сутки может и пяти километров не пройдешь. И вот сентябрь, весь октябрь и ноябрь мы гнали это стадо по дорогам.

В конце ноября пригнали стадо в станицу Сиротинскую, прямо на Дону. Думаем: «Сейчас сдадим и вернемся домой». А там говорят: «Нет, братцы, у нас некому ухаживать за вашим скотом. Мужчин забрали в армию, остались одни женщины, своих забот хватает. Давайте, сами ухаживайте». И до весны 1942 года мы там этим занимались. А весной началась мобилизация в Сталинградской области на окопы. И нас, мобилизовали вместе со всеми на окопы. До июля мы рыли окопы под станицей Клетцкой, потом начались жестокие бои. Нас перебросили под Сталинград на внешний отвод, потом на средний отвод, а потом и в сам Сталинград. У нас были батальоны оборонительных работ, которые принадлежали дивизиям. Я входил в батальон оборонительных работ, который входил в состав 35-й Гвардейской стрелковой дивизии.

Раньше эта дивизия была воздушно-десантным корпусом. 10 воздушно-десантных корпусов, были переименованы в гвардейские стрелковые дивизии и брошены под Сталинград. Это был резерв верховного главнокомандования, резерв Сталина – прекрасно обученные, воспитанные, мужественные молодые люди. Они показывали образцы мужества и массового героизма.

Там в Сталинграде мы продолжали рыть окопы, а потом рыли ямы, хоронили убитых.

23 августа была страшная бомбежка Сталинграда. Сотни самолетов, волна за волной. Отбомбили, вторая волна. Шедшие по Волге баржи с нефтью, взрывались. Казалось горит сама Волга. От гари было нечем дышать, все задыхались. В начале битвы за Сталинград наша дивизия находилась в районе поселка Рынок, потом в районе Тракторного завода.

4 сентября в бою погиб сын генерального секретаря компартии Испании Рубен Ибаррури, он был командиром пулеметной роты нашей дивизии. На командном пункте погиб командир дивизии, в его шинели потом насчитали 161 пробоину.

В Сталинграде я там стал солдатом. Начальник особого отдела мне и еще трем моим товарищам сказал: «Вы еще успеете навоеваться, вы уже все видели, тут вы уже такую проверку прошли, мы посылаем вас учиться в запасной воздушно-десантный полк». И в ноябре 1942 года нас направили на станцию Макроус Саратовской области, там проходила подготовку разведовательно-диверсионная группа.

Мы проходили обучение в селе Ивановка Саратовкой области, там жил пасечник Головатый, который после начала войны передал свои сбережения на постройку самолета. Мы изучали десантное дело, снайперскую винтовку, совершили три прыжка с самолета.

Вообще, подготовка там была на высшем уровне. Кроссы, упражнения, рукопашный бой, десантник должен уметь и штыком и прикладом и кулаком драться, чтобы в любой обстановке завоевать победу. Мы изучали подрывное дело, знакомились с рацией. Изучали немецкое оружие, учились снимать часовых, захватывать языков, чтобы как дал, куда надо, шок, кляп в рот и потащил.

Из запасного полка нас направили в 3-ю Гвардейскую воздушно-десантную бригаду, которая формировалась в городе Фрязино Московской области. Я попал в роту ПТРов, наводчиком ПТРа.

В мае 1943 года она была уже сформирована и до сентября прошла полный курс воздушно-десантной подготовки. Помню, как во время учений вся бригада была выброшена на правый берег Москвы-реки в районе Раменское.

Гвардии младший сержант Неживенко П. Н. перед десантированием в тыл врага в составе Днепровской воздушно-десантной операции, сентябрь 1943 года

Боевое знамя в бригаде получали в июле, в честь этого было большое торжество, состязания военно-прикладного характера. И вот на штурмовой десантной полосе я занял первое место. А комбриг видел все это дело, подозвал меня и говорит: «Ну ты и шустряк!» И приказал поставить меня командиром отделения, а потом я уже стал пом. ком. взвода.

Первоначально мы прыгали с аэростата, у нас в бригаде свой аэростат был. Совершили с него дневные прыжки без оружия, потом дневные с оружие, ночные без оружия, ночные с оружием. А потом в полной боевой, с основным и запасным парашютами пехом выдвинулись на Медвежьи озера, сейчас Чкаловский аэродром. Основной парашют – 17 килограммов, запасной 12-13 килограммов, да еще вещмешок, гранаты, автомат с двумя дисками. Полная боевая…

В 4 часа нас подняли, мы позавтракали и пешочком туда, а это километров 15. Все на себе и все вперед без всяких привалов. Там первый раз прыгали с ТБ-3. Несколько человек разместили в бомбовых люках, а в основном размещали на крыле на тросах, ты должен за эти тросы держаться или карабином пристегиваться. Когда моторы завели – все трясется, мандраж… Некоторые ребята отказывали от прыжков, и их отправляли в пехоту. Их не судили – не хочешь не надо.

Позже мы прыгали уже с Ли-2, ПС-84 и Дугласа. Прыгали мы на парашютах ПД-41 – он мог самостоятельно разворачиваться по ветру.

С мая по сентябрь у нас в бригаде на прыжках погибло 4 человека.

20 или 21 сентября нам объявили боевую тревогу. По боевой тревоге мы стали укладывать на парашют, на боевой прыжок берется только один парашют, запасной парашют не берется, потому что на тебя будет навешано столько… Упаковали оружие в ПДММ (парашютно-десантный мягкий мешок). Парашюты и ПДММы были погружены на машины и отправлины в Шелково, глее их погрузили в эшелон, а мы пошли до Шелково пешком. Парадным маршем прошли через Фрязино, оркестр играл «Славянку», некоторые женщины плакали. Погрузились в эшелон и уже 24 мы прибыли на станцию Лебедин, это тупик, это Сумская область, там полевой аэродром был, на котором сидел полк Валентины Гризодубовой. Надо сказать, что мой тесть служил всю войну летчиком в этом полку. Когда я поженился, я ему рассказал, где воевал, рассказал, что нас выбрасывал полк Гризодубовой, а я летел на 57-м самолете. Он мне: «Да ты что? Я был за штурвалом этого самолета». Я ему не поверил. Говорю: «Расскажи, что было с нашим самолетом в воздухе? Какие перипетии?» Он все точно рассказал. Я говорю: «За чем же ты бросал нас на огонь противника, хотел, чтобы у тебя не было зятя?» Посмеялись.

Когда взлетели, командир взвода говорит: «Может, запоем?!» Мы один куплет нашей песни спели: «Прощай земля большая, десант наш улетает, и вражьем тылу за землю свою, десантник не дрогнет в бою». А часа полтора-два больше не пели.

Когда к Днепру подлетели немцы открыли заградительный огонь, командование фронта за три дня до нашей выброски прекратило доразведку тех мест, куда нас должны бросать, а противник в это время сосредоточил там свои войска. Там было сосредоточено 6 дивизий и два танковых корпуса. И вот на них нас и бросили… Мы шли с неба в бой, и погибали в небе…Там все горело, ночь в день превратилась…

Мы должны были прыгать с 300 метров, чтобы быстрее приземлиться и чтобы нас не разбросало, а летчики, уходя от зенитного огня, поднялись на 2000 метров.

Нам сказали, что мы 3-4 дня будем в тылу врага, мы должны были захватить плацдармы и удержать их до подхода резервов.

Приземлились на расстоянии 25-30 километров от расчетной точки. Вся бригада должна быть сдесантирована в радиусе 7-10 километров, а летчики ее разбросали на 100 километров, от Ржищива до Черкасс… И, вместо действий бригады, нам приходилось действовать маленькими отрядками, которые легко уничтожить.

Приземлился я прямо на окраине села, а со мной рядом еще 6 человек. Приземлились, подали сигналы. А сигналы у нас были цифровые пароли – я кричу 15, он должен ответить 10, все ясно – 25. Ты мне кричишь: 10, я – 15, все ясно – 25, свой брат, все ясно. Кроме того, у каждого десантника были фонарики, чтобы подавать световые сигналы.

Приземлились мы на окраине села, отстегнули парашюты и сразу же  вступили в бой с полицаями, наверное, они не заметили нашу выброску. А потом ушли в лес. У нас в отрядике такой хороший парень был, Николай, он показал нам, как форсировать реку Рось.

Утром немцы стали нас искать с воздуха. Летал маленький такой самолет – «костыль», летает и высматривает, где парашюты, где маленькие отрядики и нацеливает на нас подвижные отряды немцев. Один парень выстрелил из автомата в самолет, но не попал. Если бы у нас было ПТР, мы его бы сразу сбили, а из автомата не попал.

Спустя некоторое время в наш район подъехала машина, а на ней человек 12-15 человек немцев. Сошли и начали ходить по кустам. Они направились к нам, а нас всего 6 человек. Мы залегли, а немцы идут, разговаривают, думают, что тут никого нет. Быстренько распределили кто по кому бьет, подпустили их метров на 20 и открыли шквальный огонь из автоматов. Всех положили. Водитель что-то заорал, закричал, а я послал десантника, чтобы он его пришиб. А то сообщит, а потом немцы нас окружат и нам хана…

Он прикончил шофера и бросил гранату под машину. Мы забрали у немцев документы, автоматы  и ходу оттуда, понятно же, что немцы сразу по нашим следам пойдут.

Вечерам мы встретили одного деда, дед Игнат и спросили, где тут партизанский отряд? «А вы кто такие?» «Мы десантники». «Почему вы в погонах?» «Уже с февраля 1943 года ввели погоны».

Показали ему документы, он говорит, ну, тогда пойдемте. А его специально послал командир партизанского отряда, встретить десантников, партизанам по радио сообщили и попросили оказать нам помощь.

Дед Игнат привел нас в партизанский отряд, он небольшой был с полсотни человек. Но в отряде к тому времени было уже за сотню наших десантников, во главе с парторгом нашей бригады капитаном Михайловым. Так мы начали партизанить. Изучили всю округу, что нас окружает, где какие части. Провели разведку, а потом решили организовать засаду. Поймать какого-нибудь хорошего фрица, чтобы с него все вытащить, карты, документы и так далее. Назаревич, командир моего взвода, отобрал 20 человек и в первую очередь меня – я же был заместителем командира взвода. Мы взяли два ружья ПТРа и ушли километров на 30 от базы отряда, на дорогу, которая вела с Корсунь-Шевченкова на Черкассы. Там в лесу мы сделали засаду.

Сначала проходили такие колонны, что нам были не по зубам. А потом наблюдатель на дереве доложил, что идет небольшая колонна. Мы распределили кто что бьет – ПТР справа бьет последнюю машину, слева первую, а саму колонны мы забрасываем гранатами.

Колонна подошла, я в головную машину выстрелил, а у ПТРа пули зажигательные, только попади, сразу мгновенно вспыхивает, любой танк, за исключением «тигра», «пантеры» и «Фердинанда».

Головная машина запылала. Потом ударили по грузовой машине, в которой солдаты сидели, а потом по БТРу. Один немец как выпрыгнул и прямо на меня бежит, а сразу из автомата одну, вторую очередь, третью и он упал прямо чуть ли не на ствол ружья ПТР. Я потом может, ночи три не мог заснуть. Как закрою глаза, он передо мной.

В головной машине ехал полковник, его убили. Потом все облазили, видим планшет, в планшете карта. Забрали трофеи и сразу деру оттуда, наблюдатель сообщил, что идет еще одна колонна. Вот так мы выполнили эту миссию.

Потом с нами соединился большой отряд под командованием командира 5-й бригады подполковника Сидорчука. Наш отряд насчитывал уже больше 1000 человек. Командир стал подполковник Сидорчук. Разбил отряд по батальонам, ротам, взводам. Все, как положено.

Потом появилась связь с фронтом, у нас сперва рации не было, а тут пришел к нам один с рацией. Вышли на связь с фронтом, а у нас кодов и шифров нет, так Сидорчук открытым текстом разговаривал. А штаб фронта не хочет с нами говорить. Так Сидорчук матом, и радистка доложила одному подполковнику, который знал Сидорчука. Договорились, что к нам пришлют самолет, привезут боеприпасы, оружие, врачей, наши-то врачи все погибли, вывезут раненых.

После этого начали планомерно вести боевую деятельность. Подрывали эшелоны, громили гарнизоны, рвали коммуникации. Немецкое командование почувствовала, что здесь сила такая, и бросило против нас части, снятые с фронта, власовцев. 23 октября окружили, прижали так, что мы думали, нам хана, конец. За день мы выдержали 5 атак. Причем первая атака была такая. Впереди шли с мегафонами власовцы и кричали: «Сидорчук, мы прекрасно знаем, сколько вас, – они однажды захватили наше боевое охранение, наверное, все выпытали. –  Мы знаем, на сколько у вас хватит боеприпасов, поэтому сдавайтесь пока не поздно, иначе, вы сами знаете, что мы с вами сделаем. На спинах вырежем звезды, уши обрежем, глаза выколем». Прямо такое психологическое давление. Мы молчали, а потом, когда они подошли поближе мы им вдарили.

Надо сказать, что боеприпасов у нас не слишком много было, но пять атак мы выдержали! В последнюю атаку они уже по своим трупам шли! У нас, конечно, тоже появились убитые.

К вечеру в моем автомате осталось 10 патронов, в пистолете 2 патрона, гранатные кончилось. Хорошо, что они ночью напились, и многие уснули, а там был ров, по которому тек ручеек, и мы по этому рву просочились через их окружение, неся на себя все, что могли.

Вышли из окружения и за ночь прошли 40 или 50 километров и пришли в Черкасский лес, где соединились с партизанским отрядом, которым командовал Иващенко, в нем тоже было около 400 десантников. А немцы, когда утром кинулись, штурм – куда десантники делись. Все трупы, которые там нашли, развезли по всем селам, развесили на виселицах, объявили, что с десантом покончено. И Гитлеру даже доложили.

А мы, соединившись с партизанским отрядом и с этими десантниками, севернее города Черкассы, там очень большой, крупный, хороший лес. Приказы теперь мы получали от штаба 3-го Украинского фронта, мы в его полосе действовали. Помню, к нам на самолете прилетел офицер оперативного отдела штаба фронта майор Дергачев, согласовать боевые действия. Когда и куда мы должны были ударить по немцам, чтобы помочь нашим войскам захватить плацдарм.

Председатель совета ветеранов 3-й Гвардейской воздушно-десантной бригады гвардии полковник Неживенко П. Н.

Нам приказано было в ночь на 13 ноября, штурмом овладеть селами Седовок и Лозовок. Мы подготовились, я, например, вел разведку села Лозовок. В ночь на 13 ноября штурмом овладели селами Седовок и Лозовок, а войска не сумели переправиться. Немцы собрали в кулак все свои силы и нас оттуда вышибли. Пришлось отступить. А потом обратно, нам приказали снова захватить эти села, обещая, что войска обязательно переправятся. И вот через 2 ночи, собравшись с силами, мы их вышибли и соединились с войсками. После чего начали освобождать Черкасский район. В боях за этот плацдарм я был ранен в голову и контужун, потерял сознание. Когда открыл глаза, увидел незнакомые лица. «Кто вы такие? Где я нахожусь?» «Ты находишься в партизанском отряде Истребители». «Как я сюда попал?» «Тебя притащили на плащ-палатке твои десантники и сказали, вылечите нашего командира». И вот они меня вылечили, а потом говорят, а теперь отрабатывай. Наша бригада к тому времени была отправлена на переформирование, а я остался в тылу у немцев, в партизанском отряде. Нас там человек 8 десантников было.

Когда я выздоровел, командир отряда сказал прямо: «А теперь, ребята, вы же опытные, подготовленные люди, берите и в боях учите партизан, как надо воевать». 15-20 ноября меня ранило, и до конца февраля я воевал в партизанском отряде. Через 40 лет мне прислали партизанский билет, наградили партизанской медалью. А потом еще медалью «Партизан Украины».

И 17 февраля 1944 года закончилась Корсунь-Шевченковская. Партизаны соединились с армией. А в армию поступил приказ, в тех частях, где будут встречаться десантники, их немедленно отправлять в Москву в штаб ВДВ, а партизан – кто был годен к службе призвали в армию, а негодных отправили домой.

Нам выписали проездные документы, продаттестат, и мы поехали в Москву в штаб ВДВ. Оттуда меня направили в 5-ю бригаду, а потом меня переправили в 98-ю Гвардейскую воздушно-десантную дивизию, в составе которой я воевал в Южной Карелии.

Наша дивизия, и вся 7-я армия Карельского фронта, в состав которой мы входили, располагалась на левом берегу Свири в районе Ладейного Поля. Надо было форсировать реку, а она очень быстрая, широкая, глубокая, даже в июне холоднющяя. А на правом берегу финские укрепления. Там такое было, что не пройдешь, не пролезешь, не пролетишь…

Саперы сделали 12 плотов и, после того как наша артиллерия и авиация отработала по финскому берегу, началась переправа. Командир 300 полка получил такую задачу – подготовить смельчаков. Выстроил разведроту, 100 с лишним человек, объяснил задачу и «Добровольцы – шаг вперед!» 150 человек, вся рота шагнули вперед!

Потом командир полка низко поклонился, заплакал: «Спасибо, мои сыновья». Пацаны 18-19 лет. Отобрал самых сильных, тех, кто умел хорошо плавать. Переправились, а там финская оборона – завалы, железо, бетон…

Я был в 296-м полку, который участвовал в освобождении Олонеца. Вообще, командир дивизии очень умно построил дивизию, мы Олонец охватили – один полк с одной стороны, другой с другой стороны заходит, и еще один полк в лоб идет. 25 июня 1944 года мы освободили Олонец, понеся очень небольшие потери.

После войны, с 1970 года мы в Олонец каждые пять лет ездили.

- Петр Николаевич, вы что-нибудь знали о ваших родственниках, которые остались на оккупированных территориях?

- Ничего не знал. У меня там остались старенький отец, ему за 60 было, и мать. Отец у меня был коммунистом и когда немцы пришли, его арестовали и отправили в тюрьму, в город. Город часто бомбили и в одну из бомбежек, вся охрана разбежалась, и заключенные тоже выбежали из тюрьмы и бежать. А там недалеко станция была и на ней стоял эшелон, с людьми для отправки в Германию. Возле эшелона были полицаи. Они решили, что бежавшие заключенные с этого поймали их и посадили в эшелон, и повезли в Германию. Там отец был в концлагере. Вернулся, но вскоре умер. Мать оставалась дома. Все мои братья, у меня три брата, были на фронте.

- Когда вы были в батальоне оборонительных работ, вам оружие выдавали?

- Нет. Но вообще, там оружия было – бери сколько хочешь. Мы иногда брали оружие, вместе с солдатами стреляли. Ели вместе с солдатами, у нас только формы не было.

- Какое было ваше моральное состояние?

- Приказ был – ни шагу назад! Преамбула была такова, Сталин объяснил, какая сложилась обстановка, чтобы это уяснил каждый солдат, сержант, чтобы уяснили обстановку.

- Вы же еще не были в армии.

- Нам зачитывали приказ, чтобы мы тоже знали, во имя чего мы это делаем. Всем кто там был  зачитывали. Люди все понимали. Стой на смерть и никуда, вот, что должны были все понимать. Это все понимали, и победили. Брешут, кто говорит, что гнали под пулеметом.

- Вы были в роте ПТРов, как десантировалось ружье ПТР?

- Есть специальный мешок, ПДММ – парашютно-десантный мешок мягкий. Туда входит три ружья ПТРС. Специально все завязывается и бросается. Приземлился – распечатывай и забирай. Так же выбрасывались и пулеметы и минометы.

- С каким настроением вы летели на боевое задание?

- Настроение – в бой и только в бой. Хлюпиков не было, отказчиков не было. Если на учебных прыжках можешь отказаться, то тут – если ты откажешься от боевого прыжка – тебя можно судить.

- В чем вы прыгали?

- Как и все в форме. Тепло было, шинели побросали. А так – гимнастерка, автомат, сапоги. У некоторых были ботинки с обмотками, в обмотках лучше, чем в сапогах, они не слетают, не хлюпают.

- Когда летели на задание, продовольствие брали?

- Мало. В основном брали гранаты, боеприпасы. На аэродроме лежали специальные американские пакеты, в них было все – и консервы, и сигареты, даже жвачка была. Но, нам сказали, что мы всего 4 дня в тылу будем, поэтому взяли немножко. А вообще – если есть боеприпасы, есть оружие, значит, ты будешь иметь и хлеб.

- С земли по вам не стреляли, когда вы были в воздухе?

- По нашему самолету не стреляли. Это нас спасло.

- Прыгали с Судаевскими автоматами?

- Были и такие и такие, но у меня был ППШ.

- Кормили хорошо?

- В запасном полку нас кормили очень неважно. Суп рататуй – это одна крупинка гоняется за другой. А в боевых частях кормили хорошо, летная норма.

- Спасибо, Петр Николаевич.